В это же время, открыл для себя Луркмор, имиджборды и подолгу там зависал. Вообще много сёрфил по интернету, потребляя уйму музыки, кино, книг. Заинтересовался программным звуковым синтезом.
Под мою опеку посадили троих студентов. Так же как для меня в начале карьеры, для них не нашлось проекта, поэтому они сидели и оттачивали свои навыки во Flex, реализуя задумки, которые возникали у меня по ходу работы на нашем проекте, но до которых не доходили руки. Парни оказались смышлёными и «командовать» ими было одно удовольствие – просто мечта для генератора идей вроде меня!
Звуки, музыка, Антон и диктофон
Я купил хороший диктофон с четырьмя конденсаторными микрофонами и постоянно носил его с собой, записывая звуковые полотна и короткие «звучки» для моей экспериментальной музыки. Мне хотелось совместить интересное дело с полезными для здоровья прогулками на свежем воздухе. Я стал бродить вблизи строек и промзон в поисках вдохновения.
И даже нашёл источник «гудения», которое мне с самого детства нравилось слушать по утрам, – им оказалась железнодорожная сортировочная горка. Рядом с ней, на значительном углублении, расположен обширный коллектор. Там, внизу, звуки всего остального города исчезают – слышны лишь водопадики сточных труб, гул и позвякивание вагонов. Это место очень полюбилось мне. Я стал часто туда наведываться, медитировать, отдыхать от всего в атмосфере этого приятного, почти родного гудения, знакомого мне более двадцати лет.
С Антоном нас объединяло всё меньшее. Меня постепенно увлекало программирование и перспектива осуществления детской мечты об игростроении – он же стал черпать вдохновение в радикальном исламизме. Слушал «Muslimgauze» и всякий милитаристский нойз, ходил по городу в камуфляже и с глубоким сочувствием смотрел видео про бомбардировки арабских поселений. Я не разделял его интереса, и теперь старший товарищ казался мне просто заигравшимся в радикализм ребёнком. В тот самый безопасный радикализм, который мы с ним так горячо критиковали, наблюдая за современным искусством и «баталиями» в интернете.
Мне уже не хотелось ходить к товарищу в гости, но больше из унылого родительского дома идти было некуда. Мы по-прежнему выпивали. Антон против чего-то постоянно бунтовал. Иногда это проявлялось в мелком хулиганстве вроде разбрасывания бутылок на газоне перед балконом: «Это у меня японский сад!»
Иногда он ввязывался в драки и прочие мутные истории. Ему явно было плохо, но я не знал, чем можно помочь, и не хотел, чтобы он втягивал в своё болото меня.
Теперь, когда я ощутил себя востребованным специалистом с хорошей зарплатой (а это казалось мне критерием взрослости), поведение Антона в моих глазах выглядело каким-то подростковым кривляньем от неспособности повзрослеть, признать свою бесталанность и заняться, наконец, полезным и социально-приемлемым трудом. Хотя в то же время мне и самому очень не хватало встряски, творческой активности после утомительной компьютерной работы.
Спасением, отдушиной и поводом для объединения усилий в некоторой мере оставались фестивали экспериментальной музыки, где мы каждый раз выступали «с выкрутасами»: то с провокационным видеорядом, то с раздачей печенья во время выступления, то сидя под столом, а то – и вовсе не показываясь на сцене. У нас даже появилась одна фанатка, которая посещала все концерты. Впрочем, она вообще присутствовала на всех «нестандартных» мероприятиях в городе.
Работать с Антоном было до отвращения сложно. Его перфекционизм, идейность, серьёзное отношение к одному ему понятным концепциям индустриальной музыки постоянно обламывали крылья буйной фантазии.
– Блюз – это когда хорошему человеку плохо, панк – когда плохому человеку хорошо, а нойз – это когда плохой человек делает остальным так же плохо, как и ему… Что б ещё придумать такого хорошего, чтобы всем плохо стало? – приговаривал он.
Меня больше тянуло в сторону сюрреализма, веселья, танцев, я заинтересовался медитативным и целебным эффектом музыки. Антон прибивал это на корню – надо чтобы всё было идейно, серьёзно и пробирало слушателя до глубины души. Я всё равно включал в свою музыку элементы брейк-бита и прочие задорные чудачества. Антон терпел, однако считал своим долгом сделать мне замечание, если я вдруг начинал пританцовывать во время выступления.
Этот закомплексованный мудак меня просто достал! Хотелось только избавиться от него и спокойно выступать одному. Так же открыто и эмоционально, как в школе на КВНах. Но наш коллектив уже обрёл некоторую известность, и нас приглашали, а меня одного – нет. Я не знал, как подступиться к этой проблеме. Готовых композиций для составления концертной программы в любом случае не было, поэтому я решил совершенствовать свои навыки, а не пытаться раскручивать творчество, которого нет.
Мой подход к творчеству носил преимущественно технический характер. Я колебался между абсолютным порядком и абсолютным хаосом. В одно время хотелось писать музыку буквально побайтно, подчиняя каждую мельчайшую единицу звуковой информации заданным алгоритмам. В другое – свести всё к шумовой импровизации, – так легче получалось выражать эмоции. Больше всего мне хотелось соединить порядок и хаос, живое с компьютерным.
Дважды мне удалось втянуть брата в свои эксперименты. Мы ходили на ближайшую «заброшку» – недостроенный паркинг – и гремели там разными железяками, записывая всё на диктофон. А ещё разбирали старый бобинный магнитофон – фиксировали звуки трения столярных и канцелярских инструментов о вращающиеся части.
Все эти записи я намеревался в дальнейшем соединить в композиции на компьютере. Однако на это не хватало времени и сил. Днём я превращался в бессистемно блуждающего собирателя звуков, а ночью – в «творца», пытающегося переработать своё хозяйство – тоже методом «научного тыка», бесконечно перебирая всевозможные сочетания звуков и способов их обработки. Из этого перебора, вопреки моим ожиданиям и вере в силу Хаоса, не рождалось ничего. У меня просто накапливались сотни записей, эффектов, и композиций, начатых в один из вечеров и забытых навсегда. Это напоминало онанизм.
Чем больше я узнавал о том, как делается музыка, из каких элементов строятся композиции разных стилей, тем труднее мне было создать что-то принципиально новое. В самом начале я с интересом тыкался во всё подряд, играясь со звуками и эффектами, как с конструктором – получалось неказисто, но самобытно. А в итоге пришёл к творческому тупику и плодил без вдохновения однотипные, скучные, безыдейные треки. Услышать что-либо интересное в музыке других людей тоже стало практически невозможно. Я часами перебирал в сети композиции самых разных стилей, но вся музыка казалась предсказуемым и неоригинальным жонглированием давно известными приёмами. Эмбиент – занудный, «тяжеляк» – сплошное позёрство, экспериментальная электроника – безыдейный онанизм; живым исполнителям не хватало глубины смысла и техничности, а в техно не хватало жизненности…
Творческий кризис послужил сигналом о необходимости что-то менять в жизни, попробовать себя в чём-то новом.
Автостоп и познание мироустройства
В свой первый отпуск я решился хотя бы немного приблизиться к образу «вольного путешественника», для которого все дороги открыты и мир – как на ладони. Ведь автостопщикам я очень завидовал, начиная с третьего курса, когда тот_самый_одногруппник покинул институт, а я остался. Свою роль сыграло и посещение лекции Антона Кротова – основателя Академии Вольных Путешествий, объехавшего авто- и другими стопами полмира. Увидев этого смекалистого, ловкого и подвижного дядьку, я прочувствовал, что путешествия способствуют развитию значительно больше, чем любое чтение и уж, тем более, компьютерная деятельность.
Я решил начать с малых дистанций, в пределах республики. Мой выбор пал на Гродно – город, где, если верить интернету, сохранилось восемьдесят процентов довоенной архитектуры Беларуси. Но главное – там были меловые карьеры с бирюзовой водой и белыми берегами – почти как на тропическом острове в рекламе «Баунти».
Через «Каучсёрфинг» мне легко удалось найти вписку, а в качестве попутчицы со мной согласилась ехать С. – подруга моей психоделической знакомой Ани. У девушки был опыт автостопа, а я её всё время смешил – поездка обещала быть лёгкой.
Начитавшись книжек Кротова, я считал своим долгом рассказать о себе, своей поездке и прелестях автостопа каждому водителю – как бы расплачиваясь беседой за проезд. С. изрядно задолбалась выслушивать эту историю в каждой новой машине.
Доехали мы легко и довольно быстро. Нас приняли в шикарной трёхкомнатной квартире, в тот же вечер познакомили с культурной жизнью города, а ночью я пытался приставать к С., но дальше рук дело не пошло.
